Отгремели балы

Подражание старым романсам

Отгремели балы, отгорели хмельные закаты,
И за мной, словно тень, образ Ваш неотступно бредет.
Серебристым дождем время мчится сквозь пальцы куда-то,
Звездопад тихих слез вновь на строки мои разольет…

Я живу этим сном, я вдыхаю ушедшую юность,
Где цветенья вуаль на сады опустилась фатой,
Где в сиянье росы светлым ликом земля окунулась
И баюкала нас первозданной своей чистотой.

Там поют соловьи и кукушка пророчит мне счастье,
И в глазах Ваших — нежность, в руках моих — трепет и лед!
Эта хрупкая даль раскололась, разбилась на части,
Как прозрачный хрусталь. Кто осколки теперь соберет?

Ливни смыли следы наших встреч, и кружит непогода,
Но тем сердце живей, чем ему тяжелей и больней.
Зажигаю свечу и все жарче молюсь год от года,
Чтоб очаг Ваш не гас, чтобы Вам было в стужу теплей.

Мне достался уют и покой старой библиотеки,
И удел мой — вязать из стихов кружевные шатры.
Звездопад тихих слез вновь сойдет сквозь закрытые веки.
Я так рада, что мы перейти не успели на «ты»…

Винтажный сплин

Прости меня, Отец и неба и земли
Что в венах у меня еще струится
Земная жажда, письма, чай и птицы,
И в дневниках моих кочуют корабли.

Да... я люблю вдыхать осенний дым костров
И листьев отсыревших умиранье,
И звезд остывших тихое мерцанье,
И запах книг, и старь, и пыль винтажных строф.

Меня зовут ветра, дороги и дожди,
И поезда в сердечном бьются ритме.
Не жду тебя, но что-то говорит мне,
Навязчиво молотит, шепчет, стонет: «Жди!».

Не отпираюсь я и завожу уют,
Завариваю чай и зажигаю окна,
И вновь пишу пейзажи, что с годами блекнут
На стенах. Все, как в доме, где кого-то ждут:

Пустое кресло, плед, и словно невзначай
Упавшая из тонких рук газета –
Ушел на миг и потерялся где-то
Как будто кто-то нужный, позабыв про чай

Давно остывший на моем клочке земли.
И если ошибаюсь, мне не страшно.
Я грею чай и по морям бумажным
Блуждать пускаю вновь шальные корабли.

Благовещение

В келье моей нет голубей –
В небе след их простыл.
Ты благодать в сердце разлей
И меня отпусти

Ввысь полетать, чтобы познать
Боль и сладость пути,
И помоги крест мне свой взять,
За Тобою пойти.

Вновь благовест тонет окрест,
Будит нас ото сна:
В том, кто несет радостно крест,
Почиет тишина.

Как глубоки тайны Твои,
Невечерний мой Свет!
Чуть смущена, Дева стоит,
Зря архангелу вслед.

У меня есть:
ключи от дома,
(а еще – от чужих дверей);
пара сотен разных знакомых
и едва ли с десяток – друзей;
пережитые впечатления,
недописанные стихи
и вчерашнее ощущение –
очень рядом – твоей руки;
позабытое, неизбежное,
и накрывшее с головой,
чувство трепетное и нежное –
Мой.

Пути сообщения

I
Здесь заполночь и можем говорить
сударыня моя Алиенора
обыкновенные слова в таком часу
таинственны и новы

пророс звезда'ми воздух к сентябрю
за кольцевой распахнуто в прохладу
и тёмный город фронта грозового
на эти наплывает разговоры
обратным сном провинциальным садом

со мной идём где выпала листва
где ты обворожительно жива
меж лёгкостью и ловкостью земной
касаньем чуда или колдовства
ведёшь меня и следуешь за мной

когда бы жизнь была в себе одна
над пустотой кто научил бы нас
похожего признать прохожему поверить
чьё там вдоль ночи светится окно
в дыханьи чьём из-за ветвей и ветра
внутри лица лицо обведено

как прежде здесь простимся как тогда
я был моим отцом и ты – была
простимся здесь у станции звезда
как семафор зелёная звезда
молчи её ключи её под тайной
и ночь впадает в ночь и ночь впадает
в над нами океан глубокоокий

но надрезает сумрак маневровый
что горн архангельский с запасного пути

оттуда ли где сон мой видит сын
платформа обрывается в мир дольний
о шапке тишины в рассветные часы
о влаге электричества пустого
объятиях ли пристальнее смерти –
отец тебя о чём тогда спросил
и ты ему ответила ответь мне
хоть маячком хоть узелком оставь
что ты ему ответила и долго
стояла к темноте где тронулся состав

вселенный шар держащая в ладонях

II

Мы шли за Волгой в будущем смеркалось
Маришка нам читала по-немецки
из Гёльдерлина или Гофрмансталя
теперь не разобрать да и тогда
мы ладно через слово разбирали
и сколько было нас я затрудняюсь
казалось подходили и менялись
и отставали и не нагоняя
там и остались

похожи на как движутся во сне
и над и за поверхностью пейзажа
за городом и миром и вовне
стояли сосны стройные как стража
лейб-гвардии зарницына полка
вдоль корпусов за лагерем где солнце
садилось в воды и когда издалека
смеялись дети тёплого песка
Бог видел нас и в нас стояли сосны
из прадедов доросшие сюда
стояли сосны называлась юность
кустарник птицы рыбы и река
ей отзывались

но дальше расходились и один
ведь было имя как его не помню
затем что лес граница человека
тесней и глуше воздух обступает
и глубже забирает укрывают
собой стволы и хвои и листвы
чтобы его создатель наблюдатель
смотреть его и знать его забыл

где он себе всегда единственный свидетель
где все года лишь облака и травы
и медлит свет и озеро лесное
глубокое как зеркало ночное
в нём спят дожди под пологом прозрачным
дожди в нём спят дожди как дети спят
. . . . . . .

мы в город возвращаемся взрослеть
(открытке августа в альбом оставив за спиной
причал у лагеря паром и в вечер над рекой
как акварельной памяти рисунок
тысячекрылый монгольфьер плывёт сквозь тёплый сумрак
и сумрак увлекает за собой)
нам осторожно узнавать сперва
касаясь только кончиков предместий
где первые привычные слова
как первые знакомые приметы

нас не было всего-то а смотри
как потускнели утренние липы
под близорукой тяжестью зари
как день зашаркан к вечеру майн либе

в холмах поросших городом жильём
спускаемся к прощанию у дома
на переходе через этот вечер
с той стороны проспекта к нам
бежит-спешит зелёный человечек
и утра мудренее ветер
за аркой во дворе в прихожей сна

на завтра назначай – и свидимся с начала
но тот кто ждал до времени домой
ушёл давно а плечики качаются
качаются на вешалке ночной

III

Осенний день напоминает город
Земля имеет форму человека
И припяти его и памяти за ним

Во сне ко мне приходит пролетарий
на краешек садится с кружкой кофе -
как сладостен враждебный аромат
(дитя полей кубинских ли кубанских?)
рождённый эквадорскими полями
меня зачем-то веско поправляет
ночной мой гость заговорив со мною -
он говорит глаза его закрыты
чтоб лучше слышать глубже говорить

про как теплы сечашние квартиры
как выделенка в них богоугодна
как кратки сны и скоры поезда
ко мне склонившись тише
говорит он
он смотрит на меня сквозь двое век
и медленно но я припонимаю

так чует детство заговор листвы
растёт к дверям с заветными ключами
наощупь когда лампочки мертвы
в парадных гулких сумерки включает

пока ещё сентябрьское тепло
последнюю являет благосклонность
чердак таинствен тусклое стекло
в уроках пыли с прописями солнца

но посторонним тянет холодком
из-под двери и с края акварельки
и слышится в прохожем разговоре
как кратки сны
как скоры поезда
как заповедь последнего глотка
зелёной кружки с верным ароматом
приносит мне старик седоголосый

сбывается сбывается попомни
сбывается по слову твоему
уснёшь обратно и увидишь ветер
и рядом с ветром в сердцевинке сна
ночные птицы утренние птицы
пьют голос из протянутой реки

и девочка на корточки садится
и шёпотом считает лепестки

Сих воззови из праха верных твоим твердыням
пламенем негасимым там на вершине башни
пламенем негасимым
красному пой песку дли в обожжённой глине
славу вечную память героям павшим
за свободу и независимость Ура

она проснулась.
в своем прозрачном платье она
напоминала нимфу, что-то загадочное,
невесомое.

передвигалась даже поутру легко
меж комнат, шелестя
подолом, волосами
в лучах солнца.

слышу плач.
бегу к ней. что? внезапно.
красивое лицо искажено,
но где привычная вуаль-улыбка?

- прокисли сливки. свернулся кофе.
минутку постоял, вдруг шутит.
и тут мой громкий смех
все плачи мира перекрыл.

но этот плач не унимался.
спросил я, есть ли что-то
ужаснее?
напомнил ей про смерти и войну.

будто не слышит
и отрицательно мотает головой.
и тут я понял, что, конечно, нет
ничего ужасней.

я обнял невесомость
в тонком платье,
провел по светлым волосам рукой.
так оба мы нашли успокоение.

Такая петрушка

я взрослая – я нарезаю петрушку для сушки
андрей говорит – ты женщина, поливай цветы

погода прекрасная, чтоб рисовать
поверхности. поверхностно
поверхностных людей
рисовать расхотелось
мне они – не друзья

гуглю слово честь
кажется, забылось
оно нами
всеми

ты прозрачный
вижу за тобой еще
прозрачного
пальцем – насквозь
могу, но смолчу
берегу маникюр

падаем падаем
падаем падаем
в подвал с техно-музыкой
в будущем будем там жить

выжимай этот год-лимон
до капли финальной
скучай – не скучай
хоти – не хоти
бездействуй
молча
вали

а я говорю ему – нет тут женщин
все в равных условиях
твоя женщина дома
и вообще я – художник

* * *
кого-нибудь куда-нибудь куда-то
увозят без разбора поезда
я знаю точно, что нам всем

звезда

указывает точку невозврата

сопят и разъезжаются волхвы
бренчат тихонько ложечки в стаканах
на полустанках в самых разных странах
ждать встречный поезд будете и вы

два кофе и стаканчик можно ваш?
пожалуйста, с вас 20,90
и вместо денег забирает возраст
услужливый душевный экипаж

сопят волхвы, в проход свисают ноги
и каждый - в своем чутком полусне
сыреет воздух, значит, быть весне
мы мчим без остановок, видят боги
и нет стоп-крана чтобы не возник
соблазн бежать в последние постройки

я не начальник поезда но только
но только
через реку
проводник

* * *
озирается и украдкой
лес глядит
и смыкает деревья
ты целуешь меня
в темном парке

где я

Лепесточком вишни на губах
Капля тёплой материнской млечности…
Спит ребёнок на моих руках –
Манная крупиночка для Вечности.

Кажется, я старею.
Кожа не та. И чувства.
Чаще, чем надо, грустно,
Где было полно – пусто,
Где глубоко – мелею.
Кажется, молодею?..

Осеннее посвящение друзьям

Меня осень сегодня спросила:
"Мира в чём заключается сила?" -
В птичьем небе, в траве нараспашку,
в сотнях солнц, скрытых в белых ромашках.
В воробьях, сотрясающих лужи.
В тёплых снах, не страшащихся стужи.
В заразительном смехе ребёнка,
раздающемся смело и звонко -
в этом мире так много для счастья.
Пусть у осени даже во власти.
Не болейте, друзья, не скучайте.
День с улыбкою доброй встречайте...

Мелодия уходящей осени

Засыпает небо,
Засыпает солнце.
Скоро будет холодно –
Так проходит осень…

И тогда, наверное,
Вам согреет душу
Тихая мелодия, -
Вы ее послушайте.

Грустная мелодия
Флейты с саксофоном –
Уходящей осени
Золотистым фоном…

В чистом флейты голосе,
Хриплом – саксофона
Родников прощальный плеск,
Птиц прощальный гомон.

Этой грустной музыки
Застывают звуки.
Надеваю варежки –
Замерзают руки.

Замерзают улицы,
Замерзают реки –
Лишь не мерзли бы сердца
Ваши, Человеки!

Отпечатки ящерки песочные
ветром заберёт небытие.
Ты и я такие же непрочные,
временные,
жалкие,
т.е.

Скоро мы заполним ящики,
понимающе молчишь:
понимая, что не ящерки —
отпечатки только лишь.

Капли капают в стаканчики,
говорила, что пьёшь.
Я умру, и ты, и все те мальчики,
что тебя любили тож.

Поле – скомканное одеяло
оврагов холмов и лесов
что-то вдали над нами смеялось
тысячью голосов
Кто-то не видел нас смешнее
на долгом его веку
он же висит с веревкой на шее
на низком своём суку

Пожухлый клевер, зола ромашки
сгоревшая лебеда
прямо тут, говорят чуваши
случалась 'сухая беда'
Но я оторвать не могу от неба
моих близоруких глаз
ищите, духи, другого хлеба –
звёзды сильнее вас

Одна земля для живых и мёртвых
в душах нету элит
И, честное слово, летите к чёрту
мне нечего с вами делить
Я, может, больше люблю эту пустошь
её беспризорный покой
и если умру из-за вас, допустим,
то буду более злой
И к этому месту я стану прикован, –
мстительная душа, –
и будут смеяться над кем-то совы
смешными от гашиша.